— Проводить брата на фронт? — машинально повторила Таня, а потом вдруг вспомнила, что Моня Шор уехал на фронт вместе с Японцем. Она видела Моню на вчерашнем банкете в консерватории. Не­ужели эта женщина тоже была там? И Володя? И она была там с Володей?

У Тани потемнело в глазах. Но брюнет уже тащил ее за руку к сцене, приговаривая:

— Идемте, познакомлю вас с Зеленой. Вы знаете, что наша Зелена вышла замуж?

Отказываться было поздно, и Таня покорилась судьбе, решив встретить ее лицом к лицу. А потому пошла за брюнетом, с гордостью отчаяния уверенно распрямив плечи.

— Эй, Зелена! — Брюнет схватил за руку стриженую девушку, уже спустившуюся с эстрады, — Хочу тебя кое с кем познакомиться. А где твой муж?

— Привет. — Голос Зелены был хриплый, какой-то растянутый, что для мужчин должно было звучать невероятно сексуально. Она равнодушно смотрела на Таню и вблизи оказалась гораздо красивей, чем при первом беглом взгляде. Таня почувствовала дурноту. Руки ее дрожали, у нее болело все тело, а воздуха не хватало так сильно, что она начала задыхаться.

— Зелена, покажи своего мужа! — начал канючить брюнет. — Кто этот псих, что решил на тебе жениться!

— Да ради бога! — Зелена повела плечами, засмеялась и крикнула в толпу: — Володя, иди сюда! Володя! Тут люди хотят тебя видеть!

Таня вцепилась в плечо брюнета, чтобы не упасть. Зелена это заметила.

— Эй, твоей подружке плохо, что ли? Да у нее синее лицо!

К ним приближался невысокий коренастый бородач с широкими плечами. Борода у него была такой длинной, что спускалась на грудь.

— Познакомьтесь, — Зелена обняла бородача, — это мой муж, Володя Зингер-Шор.

Этого Таня уже не смогла выдержать и, охнув, рухнула вниз, погрузившись в сплошную, молчащую темноту.

— Не понимаю, — Зелена расхаживала по комнате широкими, почти мужскими шагами, — не понимаю, кому понадобился этот дурацкий розыгрыш! Кто мог так жестоко над тобой пошутить?

Это была комната за пределами общего зала кафе, нечто вроде отдельного кабинета. Там стоял широкий, обитый клеенкой диван. Туда и перенесли Таню. Обморок ее наделал немало шума, но Зелена Шор с самым решительным видом отбила Таню от любопытных зевак.

Теперь Таня лежала на диване. На лбу ее зачем-то был платок, смоченный уксусом (хотя никакого жара у нее не было), а в руках — стакан сельтерской воды.

Очнувшись, она залилась слезами и, заламывая руки, чуть не опрокинув стакан, вывалила на Зелену Шор содержимое полученного письма. Оно привело Зелену в ужас.

— Клянусь тебе, ничего, ну ничего не было у меня с этим твоим Сосновским! — горячо говорила она. — Так, переспали по пьяне раза два, и всё. Но это было несерьезно. Я сразу поняла, что он меня не любит и не одобряет. Сама я в то время как раз страстно влюбилась в Володю, он в театре оперетты играл. Да и было это давно, больше года назад.

— Значит, в Киеве вы вышли замуж за Владимира Зингера? — слабым голосом уточнила Таня.

— Ну да! Володе предложили место в одном из киевских театров, и поэтому мы переехали туда, — горячо поясняла Зелена, — а Моне я никаких писем не писала. Я с этим засранцем уже три года не разговариваю, как он с бандитами связался! Простите, Таня.

— Ничего, — состояние Тани улучшалось буквально с каждой секундой, — а ведь автор этого письма знал, что вашего мужа зовут Володя, и мог этим ­во­спользоваться.

— Я просто в шоке! — заявила Зелена. — У вас страшные враги, Таня! А куда, в таком случае, делся ваш жених, Сосновский?

— Письмо написали вам для того, чтобы вы прекратили искать своего жениха, — внезапно подал голос муж Зелены Володя Зингер. — Это ясно как божий день. Кто-то очень не хочет, чтобы вы занимались его поисками. Только вот кто?

— А ведь точно! — обрадовалась Зелена. — Специально написали, об этом я как-то не подумала!

— Похоже, жених ваш в серьезной беде, — уточнил муж Зелены.

— Но я же узнала его почерк, — дрогнувшим голосом сказала Таня.

— Любой почерк легко подделать, — пожал плечами Зингер, — это первый вариант. А второй — вашего жениха заставили его написать насильно, угрозами или пытками. И вот здесь уже беда выглядит серьезной.

В комнате находились они трое — Таня, Зелена и ее муж. Брюнета Зелена вытолкала, как только Таня начала плакать.

— Вспомните, кто передал вам письмо, кто говорил о нем, — продолжал муж Зелены.

— Жорж Белый, ротный командир Японца, — утерев слезы, ответила Таня.

— Ничего о таком не слышала! — пожала плечами Зелена.

— Значит, он точно знает правду, — задумчиво произнес ее муж. — Вам придется найти этого Жоржа Белого и как следует его допросить. Он явно причастен ко всей этой истории.

— Но он уехал с Японцем на фронт, — ужаснулась Таня и вдруг вспомнила: — И потом...

— Что вы вспомнили? — оживился Зингер. — Говорите, это важно! Мы хотим помочь вам.

— Я вспомнила, что люди Японца следили за редакцией в ночь убийства Антона Краснопёрова, как раз в ночь исчезновения Володи, — выпалила Таня, и ей сразу стало легче.

— Вот видите, — сказал Зингер, — вам придется искать.

— А ведь если бы вы не пришли сегодня вечером сюда, вы бы ничего не узнали об этой жуткой подделке! — встряла Зелена. — Здорово, что у вас такие широкие взгляды — посмотреть на женщину, с которой якобы сбежал ваш любимый!

— У меня не широкие взгляды, — смутилась Таня, — просто меня словно что-то толкало сюда, насильно. Я так и не поняла, что.

— Вам нужно продолжить поиски и больше не терять времени, — подытожил муж Зелены. — А если вдруг будет необходимость, обращайтесь за помощью. Помните, что мы всегда готовы вам помочь.

Глава 13

Стоя в дверях лавки, Таня наблюдала за Приво­зом, возвращаясь в давно забытую жизнь. Все вокруг бурлило по-прежнему. Пестрые торговки в ярких платках громко переговаривались на своем языке, ароматы свежей рыбы смешивались с тонкими запахами цветов... Все было так же, как и всегда, но Таня поражалась тому, как далеко это от нее теперь!

Это был не ее мир. Яркий, захватывающий, авантюрный — но не ее. Познав большую любовь и полностью изменив свою жизнь, Таня это отчетливо понимала. И яркий хаос Привоза, так похожий на криминальный мир Одессы, больше не захватывал ее с головой.

— Он раз в месяц шастает, — за ее спиной выросла Циля, — сегодня как раз за тот день. Появится — не засомневайся за такой шухер!

— Ты обещала узнать, где его контора, — ответила Таня, не поворачивая головы.

— Старый рынок — аккурат за начало Александровского проспекта, — бодро отрапортовала Циля, гордая тем, что выполнила поручение. — Старый дом барона Шнайдера, совсем за ладан дышит. Так за этот угловой дом на втором этаже. Он не за всегда там сидит, чаще по ресторанам. Но с утра за часто бывает там.

Таня вдруг заметила, что торговки оживились, забегали с места на место, что-то особое залопотали на своем «одесском» языке. Поднявшись на цыпочки, она разглядела совсем далеко что-то вроде церемонной процессии — идущих мужчин в котелках. Именно на появление этих людей торговки отреагировали так бойко, перекликаясь визгливыми, дрожащими в воздухе голосами.

— Это они, они идут, — прокомментировала Циля, наблюдая уже знакомое зрелище, — наводят за Привоз шухер. А морды наели за так, шо аж хряснут! Ты сама засмотришь за эти морды! Тот еще фасон.

Яков Пилерман был смотрящим за Привозом и его руководителем, назначенным лично Японцем с полного ведома Одесской ЧК. Но, уезжая на фронт, Японец поручил Пилерману смотреть не только за Привозом, но и за всем городом. И после отъезда Мишки выяснилось, что Яков Пилерман стал первым человеком в Одессе, получив в свои руки просто неограниченную власть.

Это мгновенно сказалось на всем его облике. Пилерман раздобрел еще больше, стал вальяжным, надутым, и со всеми принялся разговаривать с таким высокомерием, которого никто не замечал в нем прежде. Получив от Японца неограниченные полномочия на сбор дани, он обложил всех торговцев на Привозе таким непосильным налогом, что все, от самых бедных торговок до состоятельных фермеров, принялись роптать. Раз в месяц, в сопровождении личной охраны, Пилерман ходил по Привозу и лично собирал налоги с каждой торговки, с каждой лавки. Они наладил настолько хорошие отношения с красными и обнаглел до такой степени, что пожаловаться на него никто не смел. Тем более, что часть добычи, собираемой с Привоза, по распоряжению Японца, оседала в ЧК и лично в карманах Ременса на так называемые «революционные нужды». А потому у всех торгующих на Привозе не оставалось другого выхода, кроме как платить.